Пси-коп. Пси-холог. Я знаю, о чём Вы думали прошлым летом (с)
Гита подарила мне очень интересный текст. Спасибо ей большое. С разрешения автора, умыкнул сюда.
23.08.2009 в 00:40
Пишет Гита Ягг из Ланкра:В борьбе с жесточайшим неписцом...
Крыша - ау! Нет ответа... Убежала она от меня. А еще меня штырило с Вавилона пять... И у меня неписец...
Фандом: Вавилон 5.
Тип: джен.
Посвящается Альфред. Вот, хрень какая-то написалась, можете бить тапками и кидать помидоры...
читать дальше
URL записиКрыша - ау! Нет ответа... Убежала она от меня. А еще меня штырило с Вавилона пять... И у меня неписец...
Фандом: Вавилон 5.
Тип: джен.
Посвящается Альфред. Вот, хрень какая-то написалась, можете бить тапками и кидать помидоры...
читать дальше
Если в чём и покаюсь — в том, что хлебом крошил,
В том, что жил, пригибаясь, и что много грешил.
Александр Маршал «Начинаю сначала»
В том, что жил, пригибаясь, и что много грешил.
Александр Маршал «Начинаю сначала»
Он открыл глаза, но боли не почувствовал. Это странно обрадовало Альфреда Бестера. В последнее время здоровье подводило его: то сердце тянуло, словно на него кто-то неведомый положил ледяной груз, то рука отнималась выше кисти, болела, докучая мыслям и снам. А сейчас было хорошо… И совсем не ощущалось окружающее пространство, лишь приятный ветер холодил кожу в сероватой мгле, и непривычно отсутствовал шум голосов, ставший вечной подоплекой его собственных мыслей. Удивительно, но за десять лет он так и не смог отвыкнуть от чужих мысленных монологов в своей голове. Альфред вздохнул, пар, словно в насмешку над законами физики, не шел изо рта. Бестер облизнул губы: здесь происходило что-то странное, и это привычно придавало ему сил, помогало думать. Что поделать, он всегда был трудоголиком и никогда – паникером.
- Альфред Бестер? – слишком равнодушный голос заставил вздрогнуть. Телепат нахмурился, он не почувствовал говорившего, чего раньше за ним не наблюдалось.
Но сероватая муть расступалась, оставляя такой же серый, безрадостный, впрочем, и не грустный, свет. Перед Альфредом словно по волшебству вырос мощный дубовый стол, за которым сидел абсолютно идеальный и абсолютно никакой человек. Его точеное лицо не выражало даже толику скуки, казалось, что в сером равнодушии кто-то усадил за темный стол мраморную статую работы гения, который тоже поклонялся равнодушию. Бестер моргнул. Человек, пол которого, кстати, телепату тоже не удалось определить, никуда не исчез. Но существо подняло на Альфреда ртутно-серые, холодные глаза, потом посмотрело на стол, где мерно раскачивались весы, и поиграло стальными шарами в тонкой сероватой ладони. Бестер, несмотря на великолепную реакцию и удивительно отточенное годами внимание, не сумел определить, когда же шарики оказались на ладони «статуи».
- Добрый вечер, я полагаю, - вежливо откликнулся Бестер. Серость мешала определить точное время, и организм, который работал отчетливее любых часов, сейчас подозрительно терялся.
- Здесь нет времени, - пожало плечами существо.
- Вы знаете меня…
- Я знаю всех, - в голосе не было заносчивости или мажорности, так свойственной напыщенным чиновникам, считающим себя хозяевами жизни. Существо не проявляло эмоций, лишь констатировала факт. Бестер едва не повел плечами, но, разумеется, справился с собой.
- Увы, не могу похвастаться тем же. И не могу похвастаться тем, что знаю Вас.
- Невелико счастье – знать всех, - ответило существо, положив шарик на допотопные весы, одна чашечка которых тут же опустилась ниже. Альфред мог поклясться, что вокруг стало чуточку темнее. – Впрочем, и несчастье невелико. Я суд.
- Судья? – удивлено округлил карие глаза Альфред. Телепат не помнил, чтобы ему должны были устраивать еще слушания, в конце концов, все решили тогда, давно, когда разрушили и плохое, и, без сомнения, хорошее. Что ж, жертвы – обратная сторона любых перемен, и Альфред ни в коем случае не обижался на собственных обвинителей, ведь это было бы, по крайней мере, лицемерием.
Ртутные глаза снова окинули Бестера всезнающим взглядом, скользнул из тонких пальцев на серебро весов второй шарик, опустился в другую чашу, а заместо него в ладони появились еще два. Снова стало светлее.
- Нет, человек, я суд. Не перевирай мои слова, ибо ложь – страшный грех, - существо не угрожало, не ругало и, несмотря на приписанный себе статус, не обвиняло, просто говорило, как есть.
Бестер устало пожал плечами, хоть и не чувствовал утомления. А что он мог ответить: что не расслышал или не понял до конца? Это, конечно же, было бы правдой, но Альфред устал оправдываться и вступать в полемику с каждым и по каждому поводу. Все-таки жизнь многому научила телепата. И снова разжались пальцы, стукнулся шарик, присоединяясь к своему товарищу справа, – стало светлей.
- И по какому поводу меня судят на этот раз? – Альфред спрашивал больше с любопытством, нежели со страхом. Чего бояться тому, кто уже осужден навечно? Да и судья, то есть суд, попался на редкость спокойным и не раздражительным. Это даже нравилось Бестеру: давно он просто не беседовал с людьми, не ловил ровный, не пылающий ненавистью взгляд.
- По всем и по одному, - ответило существо. – По твоей жизни, Альфред Бестер.
Что-то шевельнулось за спиной существа, что-то окрашенное чуть сильнее в серый, нежели все вокруг. Бестер напряг зрение, но ничего не увидел. Шар замер в мраморной руке.
- Что скажешь, ты, человек? – Голос говорившего совершенно не подходил его неземной внешности. Звуки этого голоса, казалось, пробирались под кожу, внедрялись в клетки подобно вирусу и неслись с дикой скоростью к мозгу, чтобы все выведать, прочитать! Бестер тряхнул головой, скидывая оковы оцепенения, и поморщился: уж слишком резонировал проклятый глубокий голос с одновременно красивой и никакой внешностью.
- Что я могу сказать? – Развел руками Альфред, с удивлением отмечая, что левая кисть двигается нормально, а ведь он уже успел позабыть, что такое здоровое тело. – Я все рассказал десять лет назад, на последнем суде.
Казалось, что живое создание из мрамора сейчас насмешливо улыбнется, но на Бестера опять смотрело лишь ртутное безразличие.
- Живые, - от вздоха существа пахнуло ледяным равнодушием и вечным разочарованием. – Их суд не значит ничего.
- Каждый так считал, когда судил, - мягко улыбнулся телепат, закладывая руки за спину. – Каждый думал, что другие – ничто. Знаете, это даже забавно: смотреть на героев, которые и слушать не хотят тех, кто не успел влиться в их чудесную компанию.
- Смертные, - прикрыло ртутные глаза существо. – Нам есть дело лишь до тех, кто обвинял, ибо и это грех. Их же обвинения не абсолютны, субъективны и не имеют права быть. Они ответят, ответишь и ты.
- Я уже отвечал, - нахмурившись, повторил Бестер. – За все и перед всеми.
- За все? – вопросительная интонация скользнула пастельным, едва заметным оттенком в сером равнодушном голосе.
Альфред заглянул в глаза обвинителя, и левая рука непроизвольно дернулась, напоминая о том, что очень хотел забыть, даже когда-то позволил себе слабость и поставил ментальный блок.
- Мне даже интересно, что вы еще можете добавить, - через силу усмехнулся Бестер.
- Смеешься, смертный? – что-то снова шевельнулось за спиной существа. – Смейся. В тебе говорит лишь страх.
Телепат снова попытался просканировать того, кто сидел перед ним, но тщетно. Бестер чуть наклонил голову, словно желал спрятать глаза. Впрочем, это могло быть в равной степени и жестом упрямства, так свойственного пси-полицейскому.
- Нет, - уверено ответил Альфред. - Это не страх. Стоит ли бояться, когда так часто судили и осуждали, а исход был один – виновен. Вы мне скажете что-то новое? Если да, то мне тем более не стоит страшиться, не так ли, мой друг?
- Значит, в тебе нет раскаяния, - холодно приговорило мраморное совершенство. Шар скользнул по молочной коже пальцев, коснулся чаши весов, затемняя пространство. Бестеру неожиданно понравился этот оттенок – самый первый, который он наблюдал в странном месте, где не мог влезть в чужие мозги. Альфред глубоко вздохнул: так приятно было не чувствовать давящие на сознание, словно яркое солнце, голоса.
- Раскаяние? Что есть раскаяние? Самообман и обман тех, перед кем раскаиваешься! – Альфред привычно облизал губы и поднял взгляд на бесстрастного – почему-то в этом у Бестера не было сомнений – судью. – Как пошло! И как трусливо. Это совсем не вкусный поступок, - усмехнулся телепат.
- Да, - неожиданно согласилось существо, расправив к удивлению телепата сероватые крылья. – Ты умел жить… со вкусом.
На ладони появилась новая порция шариков, сверкнули в сумраке лезвиями охотничьих ножей заостренные перья, взывая к душе, заставляя неожиданно трепетать в ожидании наказания, кары. Только вот непонятно было, сколько еще он будет получать щедрые дозы обвинений по одним и тем же талонам вины? Что ж, осуждать каждый горазд. Даже этот бесстрастный судья, с такой небрежной прохладцей относящийся к смертным, получал равнодушное удовольствие от каждого слова, от приговора, который щедро выписывал стальными – или же серебряными? – шариками.
- Скажи, смертный, к чему ты стремился в своей вкусной жизни? – Альфреду на секунду показалось, что он заметил за пеленой холодности легкий проблеск интереса.
- К чему? – Облизал губы Бестер. – Я могу ответить, к чему я пришел, но…
- Довольно, - прервало телепата существо. – Для всех смертных уготован один исход, но практически никто из вас не понимают этого.
- Нам порой страшно думать о смерти, - раскусив речь судьи, парировал Альфред.
- Боишься? – уточнило существо, поиграв в тумане крыльями, и Бестер невольно подумал, что у чудной статуи затекали мышцы от беспрестанной сидячей работы.
Существо неожиданно усмехнулось.
- Видимо, нет. Мало кто здесь думает о таких глупостях. Ты удивляешь меня, смертный. Но у меня мало времени, у тебя – еще меньше. Чего ты хотел? К чему шел? Ты знаешь ответ, но боишься признавать его. Признай.
Альфред Бестер, безжалостный пси-полицейский, расчетливый политик, человек, чье имя заставляло дрожать от страха или морщиться в отвращении слишком многих, преданный друг и верный любимым мужчина, тихо произнес:
- Покоя.
Исчезла из руки мраморной красоты ненужная пара приговорных шаров, ангел поднялся из-за добротного бюро, повел изящной рукой, разгоняя серый мрак.
- Да будет так…
По высокому, добротно-зеленому холму стелился сонный рассвет. Солнце лениво отбрасывало на сочное августовское покрывало розоватые лучи, размывая очертания травинок. Низко залег утренний туман, будто пытался укрыть холм невесомой периной. Было влажно. А в середине холма, уходя корнями к самому его сердцу, спокойно покачивал ветками невысокий вяз, под которым совершенно романтично и не пошло обнимались юные влюбленные. Дерево слышало каждую их мысль, ощущало любую эмоцию и счастливо вздыхало листвой, ведь мысли больше не давили гнетом на обманчиво крепкую кору, а ложились куда-то под крону мудростью прожитых столетий…
- Альфред Бестер? – слишком равнодушный голос заставил вздрогнуть. Телепат нахмурился, он не почувствовал говорившего, чего раньше за ним не наблюдалось.
Но сероватая муть расступалась, оставляя такой же серый, безрадостный, впрочем, и не грустный, свет. Перед Альфредом словно по волшебству вырос мощный дубовый стол, за которым сидел абсолютно идеальный и абсолютно никакой человек. Его точеное лицо не выражало даже толику скуки, казалось, что в сером равнодушии кто-то усадил за темный стол мраморную статую работы гения, который тоже поклонялся равнодушию. Бестер моргнул. Человек, пол которого, кстати, телепату тоже не удалось определить, никуда не исчез. Но существо подняло на Альфреда ртутно-серые, холодные глаза, потом посмотрело на стол, где мерно раскачивались весы, и поиграло стальными шарами в тонкой сероватой ладони. Бестер, несмотря на великолепную реакцию и удивительно отточенное годами внимание, не сумел определить, когда же шарики оказались на ладони «статуи».
- Добрый вечер, я полагаю, - вежливо откликнулся Бестер. Серость мешала определить точное время, и организм, который работал отчетливее любых часов, сейчас подозрительно терялся.
- Здесь нет времени, - пожало плечами существо.
- Вы знаете меня…
- Я знаю всех, - в голосе не было заносчивости или мажорности, так свойственной напыщенным чиновникам, считающим себя хозяевами жизни. Существо не проявляло эмоций, лишь констатировала факт. Бестер едва не повел плечами, но, разумеется, справился с собой.
- Увы, не могу похвастаться тем же. И не могу похвастаться тем, что знаю Вас.
- Невелико счастье – знать всех, - ответило существо, положив шарик на допотопные весы, одна чашечка которых тут же опустилась ниже. Альфред мог поклясться, что вокруг стало чуточку темнее. – Впрочем, и несчастье невелико. Я суд.
- Судья? – удивлено округлил карие глаза Альфред. Телепат не помнил, чтобы ему должны были устраивать еще слушания, в конце концов, все решили тогда, давно, когда разрушили и плохое, и, без сомнения, хорошее. Что ж, жертвы – обратная сторона любых перемен, и Альфред ни в коем случае не обижался на собственных обвинителей, ведь это было бы, по крайней мере, лицемерием.
Ртутные глаза снова окинули Бестера всезнающим взглядом, скользнул из тонких пальцев на серебро весов второй шарик, опустился в другую чашу, а заместо него в ладони появились еще два. Снова стало светлее.
- Нет, человек, я суд. Не перевирай мои слова, ибо ложь – страшный грех, - существо не угрожало, не ругало и, несмотря на приписанный себе статус, не обвиняло, просто говорило, как есть.
Бестер устало пожал плечами, хоть и не чувствовал утомления. А что он мог ответить: что не расслышал или не понял до конца? Это, конечно же, было бы правдой, но Альфред устал оправдываться и вступать в полемику с каждым и по каждому поводу. Все-таки жизнь многому научила телепата. И снова разжались пальцы, стукнулся шарик, присоединяясь к своему товарищу справа, – стало светлей.
- И по какому поводу меня судят на этот раз? – Альфред спрашивал больше с любопытством, нежели со страхом. Чего бояться тому, кто уже осужден навечно? Да и судья, то есть суд, попался на редкость спокойным и не раздражительным. Это даже нравилось Бестеру: давно он просто не беседовал с людьми, не ловил ровный, не пылающий ненавистью взгляд.
- По всем и по одному, - ответило существо. – По твоей жизни, Альфред Бестер.
Что-то шевельнулось за спиной существа, что-то окрашенное чуть сильнее в серый, нежели все вокруг. Бестер напряг зрение, но ничего не увидел. Шар замер в мраморной руке.
- Что скажешь, ты, человек? – Голос говорившего совершенно не подходил его неземной внешности. Звуки этого голоса, казалось, пробирались под кожу, внедрялись в клетки подобно вирусу и неслись с дикой скоростью к мозгу, чтобы все выведать, прочитать! Бестер тряхнул головой, скидывая оковы оцепенения, и поморщился: уж слишком резонировал проклятый глубокий голос с одновременно красивой и никакой внешностью.
- Что я могу сказать? – Развел руками Альфред, с удивлением отмечая, что левая кисть двигается нормально, а ведь он уже успел позабыть, что такое здоровое тело. – Я все рассказал десять лет назад, на последнем суде.
Казалось, что живое создание из мрамора сейчас насмешливо улыбнется, но на Бестера опять смотрело лишь ртутное безразличие.
- Живые, - от вздоха существа пахнуло ледяным равнодушием и вечным разочарованием. – Их суд не значит ничего.
- Каждый так считал, когда судил, - мягко улыбнулся телепат, закладывая руки за спину. – Каждый думал, что другие – ничто. Знаете, это даже забавно: смотреть на героев, которые и слушать не хотят тех, кто не успел влиться в их чудесную компанию.
- Смертные, - прикрыло ртутные глаза существо. – Нам есть дело лишь до тех, кто обвинял, ибо и это грех. Их же обвинения не абсолютны, субъективны и не имеют права быть. Они ответят, ответишь и ты.
- Я уже отвечал, - нахмурившись, повторил Бестер. – За все и перед всеми.
- За все? – вопросительная интонация скользнула пастельным, едва заметным оттенком в сером равнодушном голосе.
Альфред заглянул в глаза обвинителя, и левая рука непроизвольно дернулась, напоминая о том, что очень хотел забыть, даже когда-то позволил себе слабость и поставил ментальный блок.
- Мне даже интересно, что вы еще можете добавить, - через силу усмехнулся Бестер.
- Смеешься, смертный? – что-то снова шевельнулось за спиной существа. – Смейся. В тебе говорит лишь страх.
Телепат снова попытался просканировать того, кто сидел перед ним, но тщетно. Бестер чуть наклонил голову, словно желал спрятать глаза. Впрочем, это могло быть в равной степени и жестом упрямства, так свойственного пси-полицейскому.
- Нет, - уверено ответил Альфред. - Это не страх. Стоит ли бояться, когда так часто судили и осуждали, а исход был один – виновен. Вы мне скажете что-то новое? Если да, то мне тем более не стоит страшиться, не так ли, мой друг?
- Значит, в тебе нет раскаяния, - холодно приговорило мраморное совершенство. Шар скользнул по молочной коже пальцев, коснулся чаши весов, затемняя пространство. Бестеру неожиданно понравился этот оттенок – самый первый, который он наблюдал в странном месте, где не мог влезть в чужие мозги. Альфред глубоко вздохнул: так приятно было не чувствовать давящие на сознание, словно яркое солнце, голоса.
- Раскаяние? Что есть раскаяние? Самообман и обман тех, перед кем раскаиваешься! – Альфред привычно облизал губы и поднял взгляд на бесстрастного – почему-то в этом у Бестера не было сомнений – судью. – Как пошло! И как трусливо. Это совсем не вкусный поступок, - усмехнулся телепат.
- Да, - неожиданно согласилось существо, расправив к удивлению телепата сероватые крылья. – Ты умел жить… со вкусом.
На ладони появилась новая порция шариков, сверкнули в сумраке лезвиями охотничьих ножей заостренные перья, взывая к душе, заставляя неожиданно трепетать в ожидании наказания, кары. Только вот непонятно было, сколько еще он будет получать щедрые дозы обвинений по одним и тем же талонам вины? Что ж, осуждать каждый горазд. Даже этот бесстрастный судья, с такой небрежной прохладцей относящийся к смертным, получал равнодушное удовольствие от каждого слова, от приговора, который щедро выписывал стальными – или же серебряными? – шариками.
- Скажи, смертный, к чему ты стремился в своей вкусной жизни? – Альфреду на секунду показалось, что он заметил за пеленой холодности легкий проблеск интереса.
- К чему? – Облизал губы Бестер. – Я могу ответить, к чему я пришел, но…
- Довольно, - прервало телепата существо. – Для всех смертных уготован один исход, но практически никто из вас не понимают этого.
- Нам порой страшно думать о смерти, - раскусив речь судьи, парировал Альфред.
- Боишься? – уточнило существо, поиграв в тумане крыльями, и Бестер невольно подумал, что у чудной статуи затекали мышцы от беспрестанной сидячей работы.
Существо неожиданно усмехнулось.
- Видимо, нет. Мало кто здесь думает о таких глупостях. Ты удивляешь меня, смертный. Но у меня мало времени, у тебя – еще меньше. Чего ты хотел? К чему шел? Ты знаешь ответ, но боишься признавать его. Признай.
Альфред Бестер, безжалостный пси-полицейский, расчетливый политик, человек, чье имя заставляло дрожать от страха или морщиться в отвращении слишком многих, преданный друг и верный любимым мужчина, тихо произнес:
- Покоя.
Исчезла из руки мраморной красоты ненужная пара приговорных шаров, ангел поднялся из-за добротного бюро, повел изящной рукой, разгоняя серый мрак.
- Да будет так…
По высокому, добротно-зеленому холму стелился сонный рассвет. Солнце лениво отбрасывало на сочное августовское покрывало розоватые лучи, размывая очертания травинок. Низко залег утренний туман, будто пытался укрыть холм невесомой периной. Было влажно. А в середине холма, уходя корнями к самому его сердцу, спокойно покачивал ветками невысокий вяз, под которым совершенно романтично и не пошло обнимались юные влюбленные. Дерево слышало каждую их мысль, ощущало любую эмоцию и счастливо вздыхало листвой, ведь мысли больше не давили гнетом на обманчиво крепкую кору, а ложились куда-то под крону мудростью прожитых столетий…
Спасибо Вам большое. Мне так понравился фанфик.
Но вы интриган! Рассказываете для затравки, а я уже слюни пускаю.
Написать что ли о их дружбе...
Если Лис сегодня отсканирует рисунок, то я ночью (скорее всего) выставлю арт по нестандартному поведению телепатов
У меня день рожденья просто
Интересную вышивку нашла.
qamar.livejournal.com/487345.html
Какая прелесть. Вот как В-5 людей вдохновляет
Какая прелесть. Вот как В-5 людей вдохновляет.Спасибо за ссылку.
Мне тоже понравилось.
Альфред , я тоже. Жаль, что у меня редко получается прогуляться по темноте - опасно все-таки. Наша Челяба с каждым годом из Танкограда превращается, простите, в быдлоград *тяжкий вздох*. А наша прогулка по вечернему Питеру - одно из драгоценнейших моих воспоминаний.